Фёдор Алексеев / 10.07.2022 / 3 минуты
Всё о моем Франко
Эту статью я планировал написать достаточно давно, года полтора так точно, но постоянно как-то не получалось – вначале текст никак не шел, тема не из простых все-таки, потом была волна вдохновения, как это часто у нас писателей-любителей бывает, текст вроде бы уже начал писаться, но материала постоянно не хватало, а потом случилась пауза, и я решил оставить статью в покое, вернуться к ней позже, когда настанет время. И вот время настало, когда совсем недавно я приехал на лето в Испанию и погрузился в полную атмосферу настоящей испанской жизни, состоящей из суматошных разговоров испанцев обо всем на свете и в то же самое время ни о чем. Я оказался в Мадриде, столице боли и славы (dolor y gloria – уж тут красиво не перевести), где у меня появилась возможность узнать о франкизме не только из учебников, книг и интервью, а спросить у самих испанцев – взрослых, некоторые из которых сами пережили эти репрессии или их родители и родственники стали жертвами режима, а также у молодых, которые относятся к фигуре Франко немного не так, как предыдущие поколения. Так родилась эта статья, которую я хотел бы посвятить важному для меня человеку, с которым мне так и не довелось познакомиться, но который оказал большое влияние на то, как я думаю, о чем пишу и какие позиции защищаю по жизни – Альмудене Грандес, феномену современной испанской литературы и просто настоящему Человеку, которая доказала всей своей жизнью, что никто из жертв франкизма не забыт.
До
Название этой статьи не означает, что я франкист, ни в коем случае. "Все о моем Франко" – это аллегория к названию фильма испанского режиссера Педро Альмодовара "Все о моей матери". Альмодовар прослыл ярым борцом с франкистскими настроениями в испанском обществе и приложил немало усилий вместе с Альмуденой Гранадес для принятия Закона об исторической памяти (Ley de la memoria histórica) в 2007 году. Этот закон официально признал права тех, кто подвергался преследованиям и репрессиям во время Гражданской войны (1936–1939 гг.), а также в эпоху режима Франко.
Эта тема, тема наследства франкизма, очень спорная и сложная для испанского общества, о ней не принято открыто говорить – кто-то предпочитает забыть и не трогать прошлое, а другие хотят найти пропавших родственников, друзей, знакомых и признать их жертвами режима. Последний фильм Альмодовара "Параллельные матери", посвященный проблеме пропавших (desaparecidos) – тех, кого однажды франкисты забрали из домов поздно ночью и их больше не видели семьи – был воспринят в Испании очень холодно, и как сказал сам режиссер: "Испания всегда была, есть и будет разделена на два лагеря. Те, кто придерживается правых взглядов, всегда будут недовольны такими фильмами".
Название этой статьи не означает, что я франкист, ни в коем случае. "Все о моем Франко" – это аллегория к названию фильма испанского режиссера Педро Альмодовара "Все о моей матери". Альмодовар прослыл ярым борцом с франкистскими настроениями в испанском обществе и приложил немало усилий вместе с Альмуденой Гранадес для принятия Закона об исторической памяти (Ley de la memoria histórica) в 2007 году. Этот закон официально признал права тех, кто подвергался преследованиям и репрессиям во время Гражданской войны (1936–1939 гг.), а также в эпоху режима Франко.
Эта тема, тема наследства франкизма, очень спорная и сложная для испанского общества, о ней не принято открыто говорить – кто-то предпочитает забыть и не трогать прошлое, а другие хотят найти пропавших родственников, друзей, знакомых и признать их жертвами режима. Последний фильм Альмодовара "Параллельные матери", посвященный проблеме пропавших (desaparecidos) – тех, кого однажды франкисты забрали из домов поздно ночью и их больше не видели семьи – был воспринят в Испании очень холодно, и как сказал сам режиссер: "Испания всегда была, есть и будет разделена на два лагеря. Те, кто придерживается правых взглядов, всегда будут недовольны такими фильмами".
Педро Альмодовар и Альмудена Грандес
Во время
Для испанских детей 60-х гг. 20 века любопытство всегда было опасным пороком, которое появлялось после рассматривания семейных фотографий – некоторые из которых стояли на комодах, а некоторые были спрятаны глубоко внутрь – где были запечатлены молодые улыбчивые ребята, которых они никогда не видели до этого. Когда дети спрашивали: “Кто это?”, – их родители с заминкой отвечали, что это дяди, племянники, братья, дедушки или даже друзья, которые уже были мертвы; а после очевидного вопроса: “Почему они умерли?”, – родители сразу же прерывали их, говоря, что это было очень давно: во время войны или даже после, но это все не очень приятная и грустная история, о которой не стоит говорить.
Для испанских детей 60-х гг. 20 века любопытство всегда было опасным пороком, которое появлялось после рассматривания семейных фотографий – некоторые из которых стояли на комодах, а некоторые были спрятаны глубоко внутрь – где были запечатлены молодые улыбчивые ребята, которых они никогда не видели до этого. Когда дети спрашивали: “Кто это?”, – их родители с заминкой отвечали, что это дяди, племянники, братья, дедушки или даже друзья, которые уже были мертвы; а после очевидного вопроса: “Почему они умерли?”, – родители сразу же прерывали их, говоря, что это было очень давно: во время войны или даже после, но это все не очень приятная и грустная история, о которой не стоит говорить.
Фотографии исчезнувших во время режима Франко
И тогда, в момент, когда родители срезали на корню все эти разговоры, дети видели в их глазах боль, которая подпитывалась чувством страха и вины за то, что они не могут рассказать всего того, что хотят. Так дети тех лет научились не задавать вопросы, и сейчас испанцы не любят вспоминать об этом. Как и о том факте, что они жили в бедной стране, хотя это и не новость вовсе. Испанцы всегда жили бедно, даже в эпоху знаменитых испанских королей и наплыва золота из Америки, которое не долго задерживалось в испанских окрестностях, а уходило на погашение долгов королевскии кредиторам из-за рубежа. В Мадриде середины 20 века, вопреки экономическому чуду Франко, где обычное пальто было предметом роскоши, недосягаемым для тех, кто упорно работал на заводах или просто слонялся по улицам в мечтах однажды поехать в обеспеченную и спокойную Францию с едой и одеждой, бедность была своеобразным образом жизни, единственным наследством, которое родители могли оставить своим детям.
Но дети родителей, которые родились на заре франкизма и сформировались в его апогее, наследовали не одну лишь бедность, а что более важно – чувство достоинства их родителей, которое они сохраняли в себе и боролись дальше за лучшее будущее. Один испанец на днях мне сказал, что Франко всем его террором, массовыми убийствами, запугиваниями не удалось добиться того, чтобы испанцы перестали жить даже в этих ужасных условиях, влюбляться, заводить детей, да и просто быть счастливыми. Он добавил, что такое счастье было чуть ли не единственным способом для сопротивления.
Но дети родителей, которые родились на заре франкизма и сформировались в его апогее, наследовали не одну лишь бедность, а что более важно – чувство достоинства их родителей, которое они сохраняли в себе и боролись дальше за лучшее будущее. Один испанец на днях мне сказал, что Франко всем его террором, массовыми убийствами, запугиваниями не удалось добиться того, чтобы испанцы перестали жить даже в этих ужасных условиях, влюбляться, заводить детей, да и просто быть счастливыми. Он добавил, что такое счастье было чуть ли не единственным способом для сопротивления.
После
Вскоре после смерти Франсиско Франко в 1975 году новые люди у власти сказали испанцам, что будущее заключается в забывании всего случившегося. Что для строительства светлой демократии, самое главное – это смотреть вперед, как будто бы ничего и не было до этого. И когда Испания начала забывать все самое плохое, она начала забывать и все самое хорошее – то самое особое счастье. Да и зачем это все было помнить: эту войну, голод, тысячи пропавших и умерших – все это несчастье, когда можно было быть модными, красивыми, демократичными?
Забыв свое прошлое и разорвав связи с теми, кто потерял жизни от рук франкистов, многие испанцы попали в долг перед жертвами репрессий, и до тех пор, пока этот долг не будет выплачен (а прошло уже 85 лет), испанское общество ни к чему, хорошему так точно, не придет. Испания, и это признают сами испанцы, не осмыслила ничего из своего недавнего прошлого, особенно эпоху демократического транзита: как это так элегантно и без заминок Испания пришла от почти сорокалетней диктатуры, берущей свое начало от кровопролитной Гражданской войны, к демократии, без рефлексирования всех потрясений и ужасов произошедшего.
И это возвращает нас к проблеме замалчивания, потому что поколение, которое осуществляло демократический переход и строило современную политическую систему Испании, выросло в тех самых домах, где не говорили об исчезнувших в свое время близких. Эту же привычку или видение, называйте, как хотите, они перенесли на всю страну в 80-е годы, привычку не говорить о нелицеприятных вещах. Но реальность такова, что демократия без корней не может существовать долго и спокойно, и однажды она встанет перед выбором, который врагу не пожелаешь.
Вскоре после смерти Франсиско Франко в 1975 году новые люди у власти сказали испанцам, что будущее заключается в забывании всего случившегося. Что для строительства светлой демократии, самое главное – это смотреть вперед, как будто бы ничего и не было до этого. И когда Испания начала забывать все самое плохое, она начала забывать и все самое хорошее – то самое особое счастье. Да и зачем это все было помнить: эту войну, голод, тысячи пропавших и умерших – все это несчастье, когда можно было быть модными, красивыми, демократичными?
Забыв свое прошлое и разорвав связи с теми, кто потерял жизни от рук франкистов, многие испанцы попали в долг перед жертвами репрессий, и до тех пор, пока этот долг не будет выплачен (а прошло уже 85 лет), испанское общество ни к чему, хорошему так точно, не придет. Испания, и это признают сами испанцы, не осмыслила ничего из своего недавнего прошлого, особенно эпоху демократического транзита: как это так элегантно и без заминок Испания пришла от почти сорокалетней диктатуры, берущей свое начало от кровопролитной Гражданской войны, к демократии, без рефлексирования всех потрясений и ужасов произошедшего.
И это возвращает нас к проблеме замалчивания, потому что поколение, которое осуществляло демократический переход и строило современную политическую систему Испании, выросло в тех самых домах, где не говорили об исчезнувших в свое время близких. Эту же привычку или видение, называйте, как хотите, они перенесли на всю страну в 80-е годы, привычку не говорить о нелицеприятных вещах. Но реальность такова, что демократия без корней не может существовать долго и спокойно, и однажды она встанет перед выбором, который врагу не пожелаешь.
Франко умер
Финал без конца
В конце хочется проговорить очень важную вещь. Фашизм, коммунизм и национализм – это три самых зловещих лица тоталитаризма в 20 веке. В тех странах, где на месте тоталитарных, и не очень, диктатур возникает демократия, самое важное – это не забывать свои корни, даже если они были настолько страшными. Когда воодушевленные новоиспеченные демократы строят новый режим, делая вид, что ничего не произошло до этого, ничего путного не выйдет.
В конце хочется проговорить очень важную вещь. Фашизм, коммунизм и национализм – это три самых зловещих лица тоталитаризма в 20 веке. В тех странах, где на месте тоталитарных, и не очень, диктатур возникает демократия, самое важное – это не забывать свои корни, даже если они были настолько страшными. Когда воодушевленные новоиспеченные демократы строят новый режим, делая вид, что ничего не произошло до этого, ничего путного не выйдет.
Вам понравилась эта статья?
Смотрите также:
