Исповедь международника

В обывательском представлении международник – это что-то не очень определенное: то ли это мажористый молодой человек, открывающий дверцы в МИДе, то ли угрюмый статного вида зрелый человек, одетый в никак не устаревающий костюм тройка с накинутым поверх плащом под дождем подтягивающий сигарету, между делом решая какие-то вопросы о судьбах человечества. Некоторые будут лезть из себя, чтобы доказать вам, что международник – это некая сила природы, проходящая по коридору, усыпанному книгами, где он, человек, вышедший из платоновской пещеры, своей походкой укрощает книги сильнее, чем вечность, из которой они появились. И теперь именно он, человек в костюме, а попросту говоря человек в футляре, будет притягивать к себе вечность – слова, память, истории, а тот, кто посягнется на его незыблемые истины отплатит сторицей.

Зачастую международники ощущают себя часть нечто большего, пусть даже и Вселенной, придуманной ими самим и глубоко оберегаемой, где они существуют с себе подобными. Фукидид летописал Пелопонесскую войну, Эдвард Карр повествовал о предпосылках великой войны, захлестнувшей убитой кровью Первой мировой войны Европу, Карл Хаусхофер подмигивал Гитлеру, Джон Миршаймер постепенно оборонялся от оппонентов и от мира, Джозеф Най пытался примирить немиримое, Сергей Караганов трепетно махал Китаю и одновременно показывал Западу кулак, постепенно превращавшийся в фигу. И так шло время, и к 2022 году прошлое уже казалось безбрежным, настоящее несущественным, и будущее, нет, не наступило, а оборвалось, когда международники начинали набирать высоту после небольшого падения, но так и не смогли справиться с отягощающим грузом, не смогли предугадать, как уже сейчас кажется, неминуемое, и на один момент пропали из виду, хаотично меняя позиции по ходу оголтелого падения.

И вот международники, окруженные тысячелетними истинами, заветами и изречениями, в один момент осиротели. Это врачебное "не навреди", которое все еще оставалось в сознании вершителей внешнеполитических судеб на протяжении всего времени с момента окончания Холодной войны, вдруг оказалось не нужным новому канону, который заставляет международников старой формации, то есть старорежимных, оказаться чужими в собственной шкуре. По правде говоря, то, что случилось, и то, о чем предупреждал некий витиеватый критик мирового бытия сильно загодя, стало ударом под дых и доказало, что мир, окутавший все и вся после распада самой злой на тот момент империи, обанкротился и не выдержал жить. Явь оказалась настолько хаотичной, хрупкой, придуманной и ненужной, что даже монстр Киссинджер, будь он жив, обратился бы за помощью, но не пойми к кому, ведь, как известно, в международных отношениях высшей силы нет.

Международники новой, пост-кризисной или, что в истории называется, post-war, формации, имена которых молодой российский международник сегодня уже впитывает с самого начала пути в этой профессии, нанесли ассиметричный удар тем самым авторам, успевшим стать классиками, – Наю, Фукуяме, Купчану – пытаясь доказать одну простую истину, такую симпатичную и так беспрестанно воспеваемую ими: мы, люди застывшие во времени, всего лишь частники, пылящиеся на плечах гигантов, имена которых сегодня восхваляются точно так же ими самими; и только они, новые автохтоны науки о международных отношений, знают, как быть нам всем дальше, пока те, теперь уже старорежимные идейные деятели внешнеполитических сношений, будут существовать среди ошметков, в прах обратясь.

Сегодня одни вынуждены существовать с другими, схлестываясь в устных дебатах, которые в некоторых уголках земного шара перестают в баталии длинною в мгновение. Они, старые и новые, международники не смогут услышать друг друга, даже не попытаются, они будут долбиться головой об стену, доказывая, что без них ничего не выйдет, они будут подчеркивать моральную неправоту оппонента, забывая, что все ролевые модели, так оберегаемые ими до этого, давно уже почили и навряд ли когда-то воспримут из завалов пепла. Ни Фукидид, ни Макиавелли, ни Кант, ни Гоббс уже не помогут.

Но всегда спустя время найдется тот самый международник, по лицу которого и не сразу поймешь, из какого он идейного угла, который до сих пор носит костюм тройка и потягивает сигарету. По нему не скажешь, что в его жизни произошел всплеск, равный взрыву, что он стал мертвым живым. Нет, он остался прежним, даже если все изменилось. Но и для него незаметно подкрался конец истории, пока кто-то один стоял и уповал на то, как повсеместно испаряются те самые простые истины.

Да, наша профессия находится в состоянии морального банкротства, не только в России, но и в целом по миру. Сами того не заметив, мы оказались в яме, вернулись в платоновскую пещеру, выход из которой нам не ясен, хотя мы этого никогда публично не признаем. И не осталось ничего кроме общностей, ведь все вокруг – это общности, а одна из этих общностей – любовь.